... И ДРУГ МОЙ В ЧЕРНЫХ САПОГАХ

СТРЕЛЯЛ ИЗ ПИСТОЛЕТА.

Отрывок из новой книги Сергея Кузнецова

«Высоцкий в России и Русском Зарубежье»

Уникальное интервью Сергея Кузнецова с Михаилом Шемякиным.

Это интервью с другом Владимира Высоцкого Михаилом Шемякиным я записал в далеком уже 2000 году в США, в усадьбе Шемякина «Клеверак»

Резкие контрасты нью-йоркской архитектуры с великолепием громадин Манхеттена и убогостью нищих кварталов и красота удивительных пейзажей предместий... Свернув с основной трассы, мы долго петляем между поселков и, наконец, подъезжаем к усадьбе Шемякина. Въезжаем через ворота на территорию. Перед нашим взором предстает великолепный замок 19 века, вокруг которого разместились деревянные постройки. А вокруг них мы увидели настоящий музей под открытым небом. Чего здесь только не было - и старинный паровоз, и карета, и скульптуры самого Маэстро, и скульптуры других авторов.

         Он стоял как бы вполоборота, занимаясь своими делами. Мы пересекли залу и приблизились к большому дубовому столу. Шемякин резко обернулся, цепким взглядом художника оглядел нас. Мы поздоровались.

           А потом сидели за этим столом, который, кстати, достался художнику от Хемингуэя, на великолепных стульях 18 века и пили крепкий чай. И чем дольше мы разговаривали, тем больше я проникался в это «обыкновенное чудо». И не удивился бы, если бы Шемякин поведал мне, что за этим столом он беседовал с Гюго или Тицианом, а за окнами трубили бы в оленьи рога средневековые охотники, или скакали на лошадях неразлучные мушкетеры.

           Описать обстановку дома очень сложно. На стенах висят картины, охотничьи доспехи, фотографии, в углу находятся стеллажи с архивами...

             А с другой стороны еще один старинный стол со стульями и ... гитара В. Высоцкого. Она гордо стояла на мольберте, привязанная черной траурной лентой. Маэстро разрешил ее сфотографировать.

            И еще одно удивительное ощущение появилось у меня. В России я посетил почти все музеи и дома-усадьбы известных деятелей культуры. Был в Ясной Поляне, в Поленове, в Мелихово... Но впервые в жизни я побывал в настоящем музее-усадьбе, в которую пригласил меня в гости сам хозяин - Михаил Шемякин, преодолевший все гонения и издевательства советских партийных чинуш, интриги «друзей» по кисти и резцу, кляузы и анонимки простых сов. граждан.

Сергей Кузнецов: Я не могу не задать несколько вопросов, связанных с В. Высоцким. На чем основывается сюжет песни Высоцкого посвященный вам: «... И друг мой в черных сапогах/ Стрелял из пистолета?»

Михаил Шемякин: Да это был реальный сюжет. Однажды, у нас с Володей был совместный загул. И в кабаре "Распутин" мне пришлось пострелять после песни Высоцкого. Когда он запел: "Где твой черный пистолет...", я вспомнил, что пистолет при мне и несколько раз "бабахнул" по люстре. Все цыгане исчезли под столами. Ю. Любимов, который в тот момент сидел в ресторане с хозяйкой мадам Мартини, тоже оказался под столом. А мы вовремя исчезли, потому, что уже подъезжал французский "воронок".

Мы поехали в другой ресторан, который был известен еще со времен первой эмиграции - "Царевич". Там пел знаменитый цыган Володя Поляков. (В "Распутине" пел Алеша Дмитриевич).

          Спустя некоторое время Володя привез мне из Москвы "Песню о французских бесах".

С. К.: Как произошло ваше знакомство с Высоцким?

М. Ш.: Нас познакомил Миша Барышников. Он в то время жил у сестры Марины Влади, ныне покойной актрисы Тани Поляковой (она была известна под псевдонимом Одиль Версуа).

Таня была замужем за итальянским графом. Они жили в роскошном особняке. Меня как-то пригласили на вечер. Там пел Володя. И с этого момента мы сдружились навсегда.

С. К.: В той же песне В. Высоцкий в отношении вас пел: "...а друг мой, гений всех времен...". Он сразу же оценил ваш вклад в мировое искусство?

М. Ш.: Я, вообще, не люблю этих слов. Конечно, Володя как поэт все преувеличивал. Я скептически отношусь к таким наименованиям. Если художник считает, что он гений, то его развитие, по-моему, прекращается. Я считал Высоцкого гением и не ошибся. А кто я такой - время покажет.

С. К.: Высоцкий пел в своих песнях: «Я не уехал, и не волнуйтесь, я не уеду!». Когда Вы с Высоцким встречались в Париже, не заходил ли разговор об эмиграции? Не было ли у него мыслей остаться навсегда в Париже?

М. Ш.: Володя был человеком, трезво оценивающим обстановку. Он прекрасно понимал, что если у него нет больших шансов сниматься в кино из-за языкового барьера, то его ожидает печальная судьба Александра Галича. Первый концерт - полностью набитый людьми зал, второй - ползала, а на третьем - несколько человек.

          Поэтому, мыслей, чтобы остаться в Париже у него не было. Правда, помню, когда он посетил первый раз Америку, был в таком восторге, что сказал мне: «Миша! Мы с тобой должны жить именно в Америке! Это столь динамично, столь интересно и столь прекрасно!»

           Я помню только эту фразу. На этом все его мысли об эмиграции заканчивались. Хотя Высоцкий мечтал сниматься на Западе. Он готовил фильм по своему сценарию совместно с Володарским «Каникулы после войны», где должен был сниматься Депардье, Даниэль Ольбрыхский и он. Речь шла о французском, русском и американском военнопленных, которые после войны совершают кое-какие криминальные вещи, затем крадут самолет и возвращаются с победой в Россию. Высоцкий мечтал сняться в этом фильме, но, к сожалению, не получилось.

С. К.: А сам-то Высоцкий знал, что будет символом эпохи, что ему будут поклоняться миллионы людей? Он чувствовал груз ответственности?

М. Ш.: Я думаю, он чувствовал всенародную любовь. Но свою ответственность - не до конца. Если бы он понимал свое значение, возможно, остановил бы служение Бахусу, а самое страшное - Морфею.

С. К.: Вы поддерживаете какие-то отношения с семьей Высоцкого: с Л. Абрамовой, его детьми, М. Влади, друзьями Высоцкого?

М. Ш.: Да, конечно. Недавно я по приглашению Никиты Высоцкого выступал на вечере памяти В. Высоцкого, был на открытии его замечательного музея. Мы в прекрасных отношениях с Люсей Абрамовой. Недавно разговаривали с Мариной Влади, которая была возмущена выпадом против нее и против меня одним журналистом…

           Я со всеми в нормальных отношениях. Очень дружен с Севой Абдуловым, с Вадимом Тумановым, с Олегом Халимоновым, который живет в Лондоне, с Лешей Штурминым... Володя всех нас по-прежнему объединяет. С. К.: Чем сейчас занимается Марина Влади? Она снимается в кино?

М. Ш.: Да, снимается, но, по-моему, не столько во Франции, сколько в разных странах. Она занимается писательской и политической деятельностью.

С. К.: Политической?

М. Ш.: Да. Во Франции. Она очень много занималась проблемами сербов, хорватов...

С. К.: Как Вы относитесь к ее книге «Прерванный полет»? Многие в России считают, что в этой книге многие акценты поставлены не так.

М. Ш.: Акценты поставлены очень «не так». (Это еще мягко сказано.) Я понимаю детей Высоцкого. Володя обрисован совсем другим человеком. Много неточностей, искажений, глупостей. Марина, действительно, очень ревновала Высоцкого к нашей дружбе. Она пишет в этой книге: «Не понимаю, что могло объединять их? Только талант и любовь к загулам? Для русского человека это достаточно, чтобы подружиться навек?». Я думаю, что эти строчки были вызваны мучительной ревностью к славе Высоцкого. Как это ни странно, я сталкивался с реакцией нескольких известных людей, которые были просто взбешены, увидев людское море на похоронах Высоцкого. Они испытывали чувство зависти и неприязни. Не буду называть имена, но это были достойные и уважаемые люди.

С. К.: А Вы помните старую историю со статьей Станислава Куняева в «Нашем современнике»? Этот пасквиль просто потряс всю Москву и Россию.

М. Ш.: Столько мути и грязи наносят люди вокруг больших имен, что даже уже не обращаешь внимание...

С. К.: Я совершенно потрясен, увидав в Вашем доме гитару Высоцкого. Расскажите ее историю. Как она попала к Вам?

М. Ш.: Шесть лет мы работали с Володей над созданием этих дисков, которые вышли после его смерти. В нашей дружбе на первом месте всегда была работа. Зная о том, что Высоцкий совсем не имеет профессиональных студийных записей, я купил профессиональную аппаратуру и где-то месяц тренировался, как звукооператор. Правда, я все равно остался на этом поприще дилетантом и любителем, но зато сохранились очень неплохие записи. Каждую из песен Володя перепевал 7-8 раз, добиваясь наибольшей выпуклости, выразительности... Он обычно, уходя, если был доволен, говорил: «Да, вот здесь я уже остаюсь!».

          После того как Володя умер, я хотел вернуть гитару Марине. Дело в том, что она всегда хранилась у меня. Володя прилетал, и чаще всего из аэропорта Орли он ехал ко мне...

Некоторые песни он писал в самолете и пел затем у меня.

С. К.: Т. е. Вы были первым слушателем?

М. Ш.: Конечно! Замечательный оператор Миша Либерман удивлялся, вырезая шуршание во время звучания песен Высоцкого: «Откуда эти звуки?».

            А Володя просто ставил листки на мой мольберт, поскольку песня была только что записана, и он не мог еще запомнить текста. Володя во время записи переворачивал листки, всматриваясь в них. Все эти места пришлось потом вырезать.

         Поэтому Марина и сказала по отношению к гитаре следующее: «Пусть она останется у тебя, поскольку это был Ваш общий рабочий инструмент все эти годы».

С. К.: А в Вашей памяти не сохранилось хотя бы название одной песни, которую он спел Вам первому?

М. Ш.: Все песни, которые он посвящал мне, он исполнял мне первому. Иногда Володя говорил мне: «Это не поется, а только читается». Я был первый слушатель песни «Французские бесы», написанные Володей о нашим с ним совместном загуле.

*(Впервые напечатано в Международном журнале Русского Зарубежья «Б. В.» № 2 и № 6 за 2000 год).

** Фото из архива журнала Б. В. И из личного архива С. Кузнецова.