Виктор Грибков-Майский,

член Союза журналистов России.

ЗАГАДКА ОСТРОВСКОГО.

(литературно-историческая миниатюра)

           Однажды, прогуливаясь по улице Советской города Твери, мне на глаза попала мемориальная доска, посвященная пребыванию в этом городе в 1856 году великого русского драматурга Александра Николаевича Островского, установленная на доме №7 там, где когда-то располагалась гостиница Барсукова. Меня это заинтересовало. Результатом своих исследований я и хотел бы поделиться с читателем…

          В марте 1856 года Островский получил приглашение принять участие в широкомасштабной акции – экспедиции по морям, озерам и рекам Великой Российской империи. С инициативой отправить в экспедицию русских литераторов выступил брат царя – великий князь Константин Николаевич, который в то время руководил морским ведомством и предлагал реформировать набор матросов в русский флот из местностей, исторически связанных с судоходством.

           В начале 1856 года целый ряд писателей уже отправились в самые различные уголки необъятной империи: Писемский поехал в Астрахань для изучения низовьев Волги, Максимов – на Белое море, Афанасьев-Чужбинский – на Днестр и Днепр. Потехин должен был описать Волгу от Нижнего Новгорода до Саратова. Островскому же предстояло исследовать Волгу от истоков до Нижнего Новгорода.

Александр Николаевич прибыл в Тверь 18 апреля 1856 года и остановился в гостинице Барсукова, тогда улица называлась Миллионной.

          «В Тверь я приехал еще до открытия навигации. Это было на Святой неделе, погода стояла прелестная. Толпы народа в праздничных нарядах гуляли по набережной; Волга была в полном разливе и, сливаясь с Тверцой, представляла огромное пространство мутной, пенистой воды, взволнованной низовым ветром; с набережной Отрочь монастырь казался стоящим на острове», – находим мы в дневниках Островского, посвященных его пребыванию на Тверской земле. Описания Островского интересны и сегодняшнему читателю потому, что написаны они человеком проницательным и честным:

            «Внешностию своею Тверь заметно отличается от других городов, лежащих на Волге. Особенная чистота главных улиц приметна даже и для приезжающих из столиц. По всему видно, что Тверь играла роль коридора между Петербургом и Москвой, который беспрестанно мели и чистили и, по памяти и привычке, метут и чистят до сих пор».

           «Впрочем, физиономия проездных городов всегда обманчива, и легко принять суету от проезда за промышленное движение, а праздную веселость за довольство».

«Несколько свободных дней до прихода весеннего каравана, которую я провел в Твери по отплытии его, дали мне возможность ознакомиться с жизнью города, так красиво построенного и так счастливо поставленного на перекрестке путей железнодорожного и водного. Все местные условия, как кажется с первого взгляда, должны бы способствовать промышленному процветанию Твери: железная дорога соединяет ее с Петербургом и Москвой; верхние и нижние волжские караваны пристают под самым городом; Тверца, как начало Вышневолоцкой системы, представляет другой путь соединения с Петербургом – путь дешевый для тяжелых грузов. Но мне не довелось убедиться, что, несмотря на благоприятную местность, Тверь в промышленном отношении никак не может считаться городом процветающим. Разбирать подробно причины слабого промышленного развития, при таких счастливых условиях, я предоставляю специалистам; я скажу от себя только то, что видел и что удалось узнать…».

              «Летом, по причине мелководья в верхних частях Волги, от Ржева до Твери могут ходить только малые, легко нагруженные суда».

          «Первое, что поражает в Твери, – это бедность промышленного класса (мещан) и ничтожность заработной платы и выручки».

             «Едва ли я ошибусь, если скажу, что обстоятельства, поставившие Тверь на большом торном пути, немало способствовали бедности ее мещан. Конечно, это не главная и не единственная причина; главною причиной бедности промышленного класса наших городов средней полосы все-таки останется недостаток значительных капиталов и излишество рабочих рук, а для Твери, вероятно, есть и другие, местные, причины, которых мне не удалось подсмотреть».

          «В Твери, на Волге, рыбных садков немного, рыба незавидная, а цены почти московские».

           3-4 мая 1857 года Островский побывал в селе Городня: «Долго любовался я живописным видом с обрывистого берега от церкви… Когда я был в Городне, стерлядь еще не ловилась, ход ее начинается около 10 мая».

           Сначала Островский совершил своеобразный тур по Тверской области: Тверь – Торжок – Осташков – Ржев – Старица. Затем вернулся в Москву, а из Москвы снова в Тверь.

      «Торжок бесспорно один из красивейших городов Тверской губернии, расположенный по крутым берегам Тверцы, он представляет много живописных видов».

           «В Торжке еще до сей поры существует обычай умыкания невест. Считается особым молодечеством увезти невесту потихоньку, хотя это делается почти всегда с согласия родителей. Молодые на другой день являются с повинной к разгневанным будто бы родителям, и тут уж начинается пир горой».

          19 мая Островский был уже в Осташкове, где остановился в гостинице Кошелева. А 26 мая – в Волговерховье.

          «Поутру в сильный дождь по мокрому и вязкому болоту ходили в часовню, называемую Иорданом, построенную над источником Волги…Из - под упавшей уже сгнившей березы Волга вытекает едва заметным ручьем».

       29 мая Островский из Осташкова направился в Ржев, а затем в Зубцов и Старицу. Откуда он возвращается в Москву. Но 25 июня Островский снова в Твери.

            Второе тверское путешествие Островского включило в себя Корчеву, Кимры и Калязин.

          Из Твери путь Островского лежал вниз по Волге: «30 июня выехали из Твери и ночью приехали в Корчеву…1 июля выехали и приехали вечером в Кимру…3 июля поутру выехали из Кимры и приехали в Калязин».

         К сожалению, Островскому не суждено было продолжить начатое путешествие. «Когда Островский выезжал из Калязина, пишет В. Лакшин в книге «А.Н. Островский»,– лошади взбесились, тарантас, в котором он ехал, перевернулся и расшиб ему ногу. Переломы было тяжелые, в двух местах… Два месяца пролежал он в Калязине…».

         Экспедиция по Волге была продолжена только год спустя и считается, что пребывание на Тверской земле оказала существенное влияние на творчество Островского. Впечатления от путешествия нашли отображение, по крайней мере, в двух его пьесах – «Грозе» (1859 г.) и «Воеводе» («Сон на Волге»,1865 г.).

        Мы же поговорим об одном из самых выдающихся произведений Александра Николаевича, драме «Гроза» и тому есть своя причина. Дело в том, что одним из самых симпатичных персонажей пьесы является народный умелец по фамилии Кулигин, который во многих литературоведческих исследованиях, да и в простом обывательском сознании зачастую олицетворяется с выдающимся русским механиком из Нижнего Новгорода Кулибиным. Но так ли это на самом деле?

           Казалось бы, и сам Островский недвусмысленно указывает на это, дав своему герою почти такую же фамилию. К тому же сам драматург в Нижнем Новгороде и до посещения тверских городов (в 1845 г.) и после (в 1857 г.).

      «Ведь недаром же драматург выбрал для своего героя фамилию, почти созвучную имени знаменитого изобретателя Кулибина, гордости российской механики XVIII века!». (Р. Штильмарк «За Москвой-рекой». М. «Молодая гвардия», 1983 г.). Но, если у автора не вызывает сомнение, кто был прототипом Кулигина, то, напротив, с городом Калиновым, так у Островского называется город, где разворачиваются события пьесы, у Штильмарка остается открытым: «В старинном споре приволжских городов о том, который, мол, из них волею Островского превращен в Калинов (драма «Гроза») или Бряхимов («Бесприданница»), чаще всего слышны доводы в пользу Кинешмы, Твери, Костромы. О Ржеве спорщики будто забыли, а между тем таинственному зарождению творческого замысла «Грозы» именно Ржев явно сопричастен! Драма была окончательно выношена и написана позднее, но пребывание в Ржеве дало фантазии Островского первый толчок». Только что процитированный исследователь творчества Островского вероятно не знал одной простой вещи – в том же XVIII веке в Ржеве жил удивительный человек – изобретатель, механик, химик, богослов и общественный деятель Терентий Иванович Волосков.

            Самое выдающиеся творение Волоскова – его часы. За свою жизнь он сделал всего несколько экземпляров. Одни из них ныне хранятся в собрании Тверского объединенного краеведческого музея, куда были переданы в дар во второй половине XIX века. Часы имеют несколько циферблатов, которые представляют картину небосвода с изображением движения Луны и Солнца. Они сконструированы так, что по ним можно узнать не только время, но и год, месяц, число и все церковные праздники, которые приходятся на тот или иной год. Часы, автоматически отсчитывая дни, учитывали как простые, так и високосные годы. Для этой цели в механизме часов имелся особый диск, который совершал полный оборот один раз в четыре года.

          Эти часы настолько уникальны, что до сих пор не нашелся умелец, который бы смог их починить. Хотя есть документальное подтверждение того, что еще в 1872 году часы эти исправно шли. Вполне возможно, что они были в исправном состоянии более ста лет. Принадлежали они семье ржевского почетного гражданина В. В. Образцова. Островский был у Образцова в гостях и трудно представить, что хозяин не показал столичному гостю свои удивительные часы.

           Загадка Островского состоит в том, что сам он нигде прямо не говорит о том, кто именно Кулибин стал прототипом его героя в «Грозе». И для многих последующих исследователей вполне было достаточно созвучности фамилий.

         Сегодня мы с большой долей уверенности можем высказать иную точку зрения. Можно предположить, что появление такого персонажа, как «часовщик-механик», было неслучайно. Что-то настолько поразило воображение писателя, что не смогло остаться незамеченным. И это что-то, скорее всего, были часы. Но ведь, часовщиками были оба: и Кулибин, и Волосков. Но мы не знаем, видел ли часы Кулибина Островский или нет? Очевидно, что нет. Ведь после их создания в 1767 года они находились, скорее всего, в Зимнем дворце, а вот часы Волоскова, он, несомненно, видел. Мы это знаем.

         Нельзя не принимать во внимание и то, что в «Грозе» Кулигин представлен как старожил города Калинова, истинный патриот, заботившийся о его благоустройстве. Именно Кулигин предлагает сделать в городе солнечные часы и громоотводы. Все это в большей степени относится в Волоскову, прожившему всю свою жизнь в Ржеве, в то время как Кулибин 32 года жил и работал в Санкт-Петербурге.

         Путаницу в этом вопросе внесло и то, что Волосков и Кулибин были во многом схожи, о чем говорит в своей книге и Самуил Смальс: «Говоря о трудах Волоскова, нельзя не упомянуть и того, что он, подобно Кулибину, старался изобрести perpetuum mobile: само – собой разумеется, что попытки добиться «вечного движения» остались безуспешны». (Самуил Смальс «Самодеятельность». Санкт-Петербург, 1866 г.)

          Да, они были действительно схожи, но не во всем. Вот почему ответ на наш вопрос мы можем найти у самого Островского. Стоит лишь внимательно прочитать «Грозу», вернее начало знаменитой драмы. Итак, действие первое, явление первое:

- Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.

- Кудряш. Нешто!

- Кулигин. Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.

- Кудряш. Ну, да ведь уж с тобой что толковать! Ты у нас, антик, химик!

- Кулигин. Механик, самоучка – механик.

- Кудряш. Все одно.

            Вот такой необыкновенный вид открывается с высоких волжских берегов Ржева. Но главное в том, что хорошо известно о Кулибине как о прекрасном механике, но вот химиком он не был никогда. О Волоскове же, как о химике – изобретателе удивительных красок кармина и бакана, помнили еще долго после его смерти.

         Однако вопрос, почему Островский именно так называет героя своего произведения, все же остается. Но мы попытаемся ответить и на него.

           В «Толковом словаре живого русского языка» Владимира Даля среди многочисленных значений слова «кулига, кулижка» есть и слово с тверским (!) происхождением, которое означало «клин лесу, остров». Видимо, во время своего верхневолжского путешествия драматург не раз слышал это слово, и он решил его увековечить, придумав к тому же свою удивительную загадку – «загадку Островского». И потребовалось почти полтора столетия, чтобы ее разгадать.

*Фото портрета А. Н. Островского кисти В. Г. Перова.